ИКП. Миф “социалистического планирования” в России

Работа Интернациональной Коммунистической Партии, посвященная государственному капитализму в СССР, который сталинисты и некоторые троцкисты выдают за социализмВсе написанное ниже актуально и для т.н. "социалистических" стран, вроде Кубы, КНДР, и, тем более, Вьетнама.


Миф “социалистического планирования” в России

(«Le mythe de la «planification socialiste» en Russie», «Programme communiste», n° 69-70 mai 1976)

Введение

Если сегодня легко констатировать, что 30 лет “процветания” и лихорадочного накопления привели западный капитализм лишь к возобновлению адского цикла кризисов, то трансформации капитализма в его восточной и русской разновидности все еще замаскированы мифом отсутствия кризисов на Востоке, “социалистического планирования” и бескризисного развития.

Расстрелянная "социалистическим режимом" демонстрация рабочий в Новочеркасске.
Грустное зрелище провала сельского хозяйства – провала, вызванного не “коммунизмом”, как хотят заставить нас поверить западные буржуа, и не “климатическими условиями”, как уверяют их русские коллеги, но капиталистической отсталостью колхозного сельского хозяйства – убедительно показывает, что советская экономика не была пощажена кризисом: на самом деле именно к американскому капитализму, чье сельское хозяйство было бесспорно процветающим, даже когда по промышленности кризис ударил со всей силой – именно к нему должна была обратиться Россия, чтобы утолить свой голод, – изображая себя при этом развитым социалистическим обществом, находящимся в процессе “строительства материальной базы коммунизма”! Но миф по-прежнему жив, миф “социалистического планирования” в промышленности, высоких темпов роста, которые оно позволяет осуществлять, и основного уравнения сталинистской и постсталинистской пропаганды: социализм = планирование + ускоренный рост. Еще и сегодня большинство тех, кто приходит к пониманию лживости “социального мира” и западного “процветания”, делают это только для того, чтобы попасть в другую буржуазную ловушку, выступая не за прекращение этой звериной эпохи бешеного накопления, но за его “планирование”, с целью достигнуть … еще более высоких темпов накопления!

Поэтому, прежде чем показать реальный характер т.н. “планирования” русской экономики, необходимо напомнить элементарную марксистскую истину, похороненную под обломками сталинистской контрреволюции: социализм не характеризуется чрезмерными темпами роста; он не измеряется по капиталистическим канонам и не является сверхкапитализмом.

Какой социализм?

Подлинная социалистическая экономика не имеет ни малейшего интереса к производству ради производства, к “перевыполнению” планов и соревнованию – даже экономическому - с конкурентами (какими конкурентами?). Вместо того, чтобы гоняться  за целями ушедшей в прошлое эпохи, социалистический способ производства будет не только производить для потребностей людей, но и позволит людям развиваться невозможным дотоле образом, облегчив производственные усилия, упразднив унаследованное от капитализма зло, прежде всего, разделение труда, которое превращало людской труд в каторгу наемного рабства на службе классового общества. Иными словами, социализм не строится стахановскими лозунгами и бешеным накоплением. Напротив, он рождается из решительного разрушения пролетарской диктатурой социальных отношений и экономических законов капитализма, вместе с разрушением их материальной основы – капиталистических производственных  отношений. Социализм характеризуется исчезновением основной категории рыночной и капиталистической экономики, категории, с которой Маркс начала изложение теории капиталистического способа производства – иными словами, стоимость,  синонима частного присвоения продуктов производственного процесса.

“Когда общество вступает во владение средствами производства и применяет их для производства в непосредственно обобществленной форме, труд каждого отдельного лица, как бы различен ни был его специфически полезный характер, становится с самого начала и непосредственно общественным трудом. Чтобы определить при этих условиях количество общественного труда, заключающегося в продукте, нет необходимости прибегать к окольному пути; повседневный опыт непосредственно указывает, какое количество этого труда необходимо в среднем. Общество может просто подсчитать, сколько часов труда заключено в паровой машине, в гектолитре пшеницы последнего урожая, в ста квадратных метрах сукна определенного качества. И так как количества труда, заключающиеся в продуктах, в данном случае известны людям прямо и абсолютно, то обществу не может прийти в голову также и впредь  выражать их посредством всего лишь относительной, шаткой и недостаточной меры, хотя и бывшей раньше неизбежной за неимением лучшего средства, – т.е. выражать их в третьем продукте, а не в их естественной, адекватной, абсолютной мере, какой является время. Точно так же и химия не стала бы выражать атомные веса разных элементов окольным путем, в их отношении к атому водорода, в том случае, если бы она умела выражать атомные веса абсолютно, в их адекватной мере, а именно – в действительном весе, в биллионных или квадрильонных частях грамма. Следовательно, при указанных выше условиях, общество также не станет приписывать продуктам какой-либо стоимости”. (Ф. Энгельс, “Анти-Дюринг”, Соч., т.20, М. 1961, стр. 321).

Социализм, следовательно, не знает рыночных категорий, которые правят русской экономикой. Он не знает стоимости, т.к. больше нет частных продуктов и обмена между частными производителями, ибо производители больше не нуждаются в том, чтобы знать относительные ценности их продуктов. Таким образом, он не знает ни рынка, ни товаров и тем более такого особого товара как деньги. Он не знает ни продажи, ни покупки, и, следовательно, ни продажи, ни покупки такого особого товара, как рабочая сила, который для марксиста упразднен уже в первую фазу коммунистического общества или при социализме. Фазе коммунистического общества, по выражению Маркса, “которое только что выходит как раз из капитализма”, и в котором индивидуальный производитель “получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда. То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме”. (К. Маркс. “Критика Готской программы” – К. Маркс и Ф. Энгельс, соч. т19, М. 1961, стр. 18).

Факт, что русской экономике известны все рыночные и капиталистические категории, факт, что русские рабочие подчинены рабству наемного труда, достаточен, чтобы определить это общество как капиталистическое. Мы подробно показали в работах нашей партии (1), что русская экономика никогда не переставала быть капиталистической, и что сам Ленин открыто признавал это (что не мешало Октябрьской революции и власти, которая из нее вышла, быть аутентично коммунистическими). Для того чтобы замаскировать ее реальную природу, сталинская контрреволюция создала бессмысленную теорию, согласно которой социализм совместим с товарными отношениями, что он характеризуется теми же категориями, что и капитализм, только … с другим содержанием. Как будто эти категории не характеризуются, прежде всего, их содержанием. Как будто это содержание не является капиталистическим с такой неизбежностью, что эти категории выражают саму сущность капитализма. Этот тип аргументации уже был использован непередаваемым г-ном Дюрингом, которому резко возразил Энгельс:

“Желать уничтожения капиталистической формы производства при помощи установления “истинной стоимости” – это то же самое, что стремиться к уничтожению католицизма путем избрания “истинного” папы или пытаться создать такое общество, где производители будут, наконец, господствовать над своим продуктом, путем последовательного проведения в жизнь экономической категории, являющейся наиболее полным выражением того факта, что производители порабощены свои собственным продуктом”. (там же, т. 20, стр. 322).

Сталинизм совершил много худшее: установил “социалистическую” стоимость, которая означала не только порабощение производителя, но и уничтожение марксизма.

Социалистический план

Из всего вышесказанного следует, что план социалистического общества не будет иметь дела со стоимостью, еще менее с деньгами или рентабельностью инвестированных средств, как это делает русский план. Он будет озабочен только потребительной стоимостью продуктов, т.е. их полезностью и временем, затраченным на их производство:

“Разумеется, и в этом случае общество должно будет знать, сколько труда требуется для производства каждого предмета потребления. Оно должно будет сообразовывать свой производственный план со средствами производства, к которым в особенности принадлежат также и рабочие силы. Этот план будет определяться в конечном счете взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов потребления друг с другом и с необходимыми для их производства количествами труда. Люди сделают тогда все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной “стоимости””. (там же, стр. 321)

Поэтому социализм несовместим не только с существованием денег, но и с оглупляющим капиталистическим изобретением, темпами роста, которые включают в себя, в России, как и на Западе, как вещи, необходимые для жизни, так и орудия смерти, как полезные предметы потребления, так и самые социально ничтожные предметы роскоши. Даже если и не выраженные прямо в деньгах, темпы роста в действительности предполагают стоимость и деньги, ибо единственное средство сравнить общее производство двух глобальных систем, включающих в себя тысячи предметов, от бисквитов до машин, это сравнить их стоимости, а они могут быть выражены только в деньгах. Без стоимости, которая есть единственная всеобщая мера потребительной стоимости, и без денег, единственной  всеобщей меры стоимости, никакое сравнение невозможно и никакие темпы роста не могут существовать! Единственная вещь, которую социалистическое общество сможет измерять в глобальном масштабе, это количество рабочего времени, затраченного людьми на производство средств существования, – но именно уменьшением этого количества, облегчением производственных усилий людей мы будем гордиться, сравнивая годовую динамику, т.к. иначе социализм вообще не имеет смысла! Какой смысл, какой интерес был бы для социалистического общества в измерении темпов роста всей продукции? Как объяснял Энгельс, социалистическое производство руководствуется только полезностью разных предметов и количеством времени, необходимым для их изготовления. Здесь можно измерять только темпы роста действительного физического производства каждой потребительной стоимости в отдельности. Но какой смысл делать это? Если потребность человечества в автомобилях оценена в 50 млн. в один год и в 54 млн. в следующий, план должен организовать добавочное производство. Но чего ради было бы прославлять рост производства автомобилей на 8%? Зачем было бы стремиться превзойти это уровень, если это не отвечает потребностям людей? И какой смысл имело бы желание всегда производить все больше автомобилей, когда нет уже ни прибыли, которую отсюда можно извлечь, ни рынка, который можно было бы отнять у уже не существующих конкурентов, ни прибавочной стоимости, за которую нужно бороться с другими капиталистами? Если установлено, что потребности человечества в личном транспорте должны уменьшиться, план должен организовать уменьшение производства, и бессмысленно оплакивать следующие отсюда отрицательные темпы роста. Бессмысленно было бы и стремиться предотвратить его путем искусственного стимулирования новых потребностей, чтобы избежать уже не существующих финансовых потерь у уже исчезнувших автономных предприятий или их краха.

Темпы роста – всего лишь один из идолов религии производства ради производства, свойственной капитализму, и только капитализму, как и идолы товара и денег, и все их производные. План социалистического общества не знает ни товаров, ни денег, ни темпов роста.

А русский план? Приведенная внизу таблица I, опубликованная в “Правде”, суммирует главные показания 10-го пятилетнего плана, объявленные Косыгиным на 25 съезде КППС. К каким богам взывают эти показатели? Ни к каким иным, как к богам стоимости, рубля и увеличения стоимости – идолам, почитаемым всеми капиталистическими государствами во всем мире. Русский план исчисляется в категориях товаров, денег и темпов роста. Этого достаточно, чтобы сделать вывод, что он капиталистичен от А до Я. В нем нет ни грамма социализма.

Таблица 1. Главные показатели 10 пятилетки.


Планирование?

После этого необходимого напоминания, вернемся к мифу о планировании в СССР. Анархия и банкротство русского сельского хозяйства общеизвестны, и не к чему тратить время, доказывая, что в нем нет ни малейшего планирования. Производство в этом секторе всецело отдано во власть рыночных законов, в которые государство вынуждено время от времени бестолково вмешиваться. Такое вмешательство осуществляется и на Западе – путем фиксирования цен главных продуктов, предоставления субсидий, создавая государственные запасы сельскохозяйственной продукции, направляя кредиты и т.д. Мы сконцентрируем внимание, поэтому, на промышленном производстве. 10-й пятилетний план (1975-1980 гг.), принятый недавно на XXV съезде КПСС, предсказывает, что в 1980 г. оно составит 720 млрд. рублей – рост на 37% по сравнению с 1975 г. Как и, например, французский план, план русский прогнозирует уровень производства главных продуктов по сравнению с 1975 г. Основные показатели этого суммированы в Таблице 2.

Таблица 2. Главные задания 10-го пятилетнего плана.


Именно существование таких “заданий”, с готовностью комментируемых в речах и официальной прессе, обеспечивает большую часть основы мифа о планировании. Но в действительности эти задания не являются планом, т.к. они, как общее правило – лишь проекции тенденций, уже существующих в экономике. Самозванные планификаторы не контролируют динамику производства; далекие от того, чтобы быть хозяевами экономической машины, они только влекутся за ней и, в лучшем случае, пытаются предсказать, куда она их тащит. Они фиксируют не количество продукции, но индекс – экстраполяцию прошлых тенденций. Показатели 8, 9 и 10 пятилетних планов для производства главных видов продукции суммированы в Таблице 3. В колонках указаны запланированные и реально достигнутые темпы роста для каждого продукта.

Таблица 3. Эволюция 8-го, 9-го и 10-го пятилетних планов (рост в %).


Рассмотрим таблицу строка за строкой. Для большинства продуктов мы имеем понижающиеся цифры. Например, для стали план 8-й пятилетки установил рост в 39%. Этого не было достигнуто, результат на деле был 27%. Следующий план скромно зафиксировал новый показатель ниже, чем достигнутый предыдущий – 26%. Но и он не был достигнут, и 10-й пятилетний план установил еще более низкое задание, чем реальный результат 9-й пятилетки. Так обстоит дело и со сталью, электричеством, тракторами и (с небольшими вариациями) цементом. В случае с нефтью и удобрениями план был выполнен, но и здесь та же тенденция: в огромном большинстве случаев “план” ничего не планирует. Он лишь регистрирует и проецирует понижающиеся темпы роста промышленного производства. В случае с газом, автомобилями и углем, где понижающийся темп роста в целом ясен, ряды цифр более капризны и может показаться, что отражают влияние государства. Но что это за продукты? Уголь, товар, производство которого возобновилось с новой силой, т.к. мировые цены на него резко поднялись, и его экспорт стал средством получения твердой валюты, тогда как его добыча (в отличие от нефти) не требует новых технологий; газ, контракты о крупных поставках которого были заключены с США и ФРГ; и автомобили, предприятия по производству которых были импортированы и полностью установлены в СССР западными капиталистами. Итак, русская экономика планируется ничем иным … как мировым рынком!

Более того, если русский план в огромном большинстве случаев только отражает и проецирует уже свойственные динамике производства тенденции, то и прогноз этих тенденций здесь не может быть много лучше, чем на Западе. Что это действительно так, читатель может легко увидеть, всего лишь сравнив 5 последних пятилетних планов, суммированных в Таблице 4. Из 5 рядов заданий, последовательно установленных для 9 основных продуктов, планируемые цели были достигнуты лишь 8 раз (±1%), 9 раз они были перевыполнены – но перевыполнение плана предполагает бешеное накопление, стахановщину, более интенсивную эксплуатацию рабочего класса – прямую противоположность социализму. Наконец, плановые задания не были выполнены 27 раз, с отставанием до 36% (на 514 тыс. автомобилей меньше, чем прогнозировалось в “плане”!). Сверх того, эти цифры относятся только к базовым продуктам: можно вообразить положение дел в других отраслях, где комбинация узких мест только увеличивает беспорядок и отставание. Это доказывает, что, далекая от того, чтобы управляться планом, русская экономика барахтается в рыночной анархии.

Таблица 4.Производство, осуществленное по отношению к плановым заданиям (в %).


Внимательное изучение официальных цифр обнаруживает также, что с целью скрыть эту анархию, статистики не колеблются манипулировать индексами точно так же, как это делают их западные коллеги. Недавний наиболее яркий пример – 8-й пятилетний план (1966-1970). Самое малое, что можно сказать о его результатах (его показатели суммированы в Таблице 5), это то, что они плачевны: недостача 10,5 млн. т. стали, 4,6 млн. т. угля, 35 млрд. куб.м. газа, 99 млрд. кВт/ч электроэнергии, 9 млн. т. удобрений, 154 тыс. тракторов, 514 тыс. автомобилей, 7 млн. т. цемента. Но что за дело: чудом “социализма” московского пошиба русские лидеры были способны объявить в разгар этих значительных отставаний, что данный период видел рост промышленного производства, превзошедший запланированный. За пятилетку оно выросло на 50% вместо прогнозировавшихся 48,5% (2). Трюк оставляет нас изумленными, но он – лишь продолжение практиковавшегося в сталинский период. Факт, что при много меньших физических отставаниях (благодаря более скромным заданиям) 9-й пятилетний план видел небольшое отставание в общем уровне промышленного роста (43% вместо предсказанных 44%), (3) является косвенным доказательством трюка. Много легче “планировать” бумажные индексы, чем капиталистическую анархию.

Таблица 5. Результаты 8-го пятилетнего плана.


Если мы перейдем от пятилетних планов к 10-и и 20-летним целям, то увидим, что смехотворность русских претензий о планировании предстает еще более ярко. Таблица 6 суммирует известные хрущевские прогнозы 1961 г. на 1970 и 1980 гг. В 1965 г. стало ясно, что установленные на 1970 г. задания не будут достигнуты, и 8-й пятилетний план “понизил планку” (см. Таблицу 5), что не предотвратило возникновение кричащих несоответствий. В целом, действительное производство в 1970 г. было в разных отраслях на 10-68% ниже прогноза Хрущева, и более половины их не были реализованы даже через 5 лет, в 1975 г. По сравнению с прогнозами на 1980 г. производство отстает еще больше. С практически одним исключением задания 10-й пятилетки ниже хрущевских прогнозов на 10-71%. Так, производство электроэнергии в 1980 г. не составит даже половины от предсказанного Хрущевым, – что за чудеса рыночного планирования!

Таблица 6. Прогнозы Хрущева и их реализация.


Атомизация производства и капиталистическая анархия.

Чем можно объяснить катастрофические провалы самозваных “планификаторов”? Для марксиста ответ очевиден: анархией капиталистического и товарного производства, свойственного экономике, состоящей из автономных предприятий, функционирующих (какова бы ни была их юридическая форма собственности) по законам капитала внутри рыночной структуры. Но разве сам Энгельс не утверждал, что даже при капиталистической рыночной экономике отсутствие плана может в определенной мере проложить путь для планового производства? (4) Почему не так обстоит дело в России? Потому что в ней отсутствуют условия, указанные Энгельсом как необходимые для появления планирования – концентрации и монополия.

В экономике, где производство расколото на десятки тысяч автономных предприятий, каждое из которых функционирует как центр накопления капитала со своими собственными счетами и финансовой автономией, не имеет большого значения, находится ли юридическая собственность в руках государства, народа или любой другой общности; производство в таком случае может регулироваться только рынком, а не централизованным планом. На 1 января 1974 г. русская промышленность состояла из 48578 автономных госпредприятий (5). Нужно отметить, что эта цифра не включает ни строительную промышленность, ни официально зарегистрированных кустарей, ни, прежде всего, все маленькие предприятия, с неизбежностью порождаемые наличием рынка и наемного труда, и существование которых косвенно признается советской прессой (маленькие механические мастерские, ремонтные мастерские всех видов, строители-шабашники и т.д.). Анализ государственных промышленных предприятий по размерам (соответственно числу рабочих) дан в Таблице 7. Несмотря на неполноту статистики, легко увидеть, что структура русской промышленности отличается теми же особенностями, что и все капиталистические промышленные структуры: множество мелких и средних предприятий (порождаемых рынком и постоянно растущих), над которыми господствует меньшая группа больших предприятий и несколько гигантов. Но доля всей промышленной продукции, принадлежащей большим предприятий, в России меньше, чем на Западе (они – “гиганты” только по количеству своих рабочих). Сравнительно больше продукции производится меньшими предприятиями. Это значит, что русская промышленность намного менее концентрирована, чем западная – несмотря на достижение якобы “развитой социалистической экономики”!

Таблица 7. Структура русских промышленных предприятий по размерам в 1973 г.


Две цифры достаточны, чтобы проиллюстрировать отсутствие концентрации: согласно Таблице 7, в 1973 г. 61,5% русского промышленного производства осуществлялось 5300 крупнейшими компаниями (сумма 3-х последних строчек таблицы). В США в том же году немного большая доля промышленного производства (65%) осуществлялась всего 500 фирмами. Другая таблица ежегодной статистики для России говорит нам (снова для 1973 г.), что 31,1% промышленного производства выполнялся 1,4% предприятий (660 единиц). В США та же доля (31%) принадлежала … 50 фирмам (6)! Относительная слабость концентрации в России очевидна. На экономическом уровне структура американской промышленности более пригодна для планирования, чем русской.

“Реорганизация” русской промышленности.

Русские “менеджеры” озабочены отсутствием концентрации не потому, что оно мешает всякому планированию, а потому, что оно препятствует развитию передовой капиталистической промышленности с подлинно конкурентоспособными предприятиями, могущими в один прекрасный день соперничать на мировом капиталистическом рынке. Один из представителей этих менеджеров, академик Аганбегян, недавно объяснял, что “Дать автономию предприятиям можно лишь тогда, когда действительно существуют предприятия, достойные этого имени… Советские предприятия маленькие и слабые… большей частью на них занято в среднем 600 рабочих. Их нужно сконцентрировать с существующих сейчас 49 тыс. до приблизительно 5000”. (7)

Для этой цели государство начало, реформой 1965 г., реорганизацию русской промышленности, введя по всей России “производственные объединения”, с которыми оно экспериментировало и до того. Официальная цель этой реформы – “углубленно концентрировать главные предприятия в данной отрасли с целью обеспечить значительное увеличение производительности труда, улучшение качества, сокращение производственных издержек и улучшение других экономических показателей. (8)

Таким образом, горизонтальная концентрация и вертикальная интеграция реализуются путем операций по слиянию и поглощению предприятий, эквивалентных (если отбросить юридические фикции) тем самым, что представляют обыденное явление на Западе, и служит тем же целям, прежде всего – увеличению прибыли (“увеличение рентабельности производства”) и возможности обеспечить в то же время конкурентоспособность на мировом рынке (“обеспечить пуск новых производств с техническими и экономическими характеристиками, делающими их способными конкурировать с советскими и зарубежными аналогами и даже превзойти их”). (9) Отсюда нетрудно предсказать соответствующие результаты для рабочего класса, особенно в вопросе сокращений. В 1974 г. было больше 1500 этих производственных объединений, включавших в себя более 6000 прежде автономных предприятий (10) и, согласно Косыгину, число этих объединений выросло до 2300 к началу 1976 г.

В то же время эта реформа стремится избавить предприятия от последних ограничений, наложенных на них попытками централизованного планирования, которое отличалось громоздкой и бюрократической опекой, ничего не планировавшей, зато … мешавшей управлению.

“Министерства и ведомства … должны сократить бюрократию отраслевых ведомств в промышленности … так, чтобы большинство экономических решений принималось прямо на предприятиях, комбинатах или производственных объединениях”. (11)

Концентрация предприятий и сокращение бюрократических препон “нормальному” капиталистическому управлению (12) – это два необходимых, хотя и недостаточных условия для модернизации капитализма, далеко отстающего от своего западного аналога. На деле, промышленная реорганизация русских предприятий выражает фундаментальную потребность: достижение большей производительности и, следовательно, лучшей эксплуатации рабочего класса с целью противодействовать тенденции к замедлению экономического роста и для того, чтобы создать предприятия, способные конкурировать на мировом рынке. Мы уже показали замедление темпов роста в некоторых ключевых отраслях производства (см. Таблицу 3). Данные Таблицы 8 показывают нам его в историческом масштабе: темпы роста уменьшаются вдвое каждую четверть века.

Таблица 8. Темпы роста русской промышленности.


Следует помнить, что русские статистики сами должны были исправить в сторону уменьшения официальные цифры, дававшиеся до 1940 г. в фальсифицированном виде сталинской пропагандой. Так, в докладе на 17 съезде КПСС, 26.01.1934 Сталин торжественно заявил, что индекс промышленного производства поднялся со 100 в 1913 г. до 391,9 в 1933 г. На следующем съезде, 10.03.1939 “отец народов” привел цифры, указывающие на (снова 1913 г.= 100) индекс 380,5 для 1933 г. (маленькая поправка) и 908,8 для 1939 г. Но цифры, опубликованные в официальном русском ежегоднике (“Народное хозяйство СССР”), показывают, что индексы, представленные Сталиным как относящиеся ко всей промышленности, на деле представляли только крупную промышленность, которая накапливала много быстрее. Для промышленности в целом индексы (1913 г.= 100) были 281 в 1933 г. и 657 в 1938 г. Цифры Сталина были раздуты более чем на треть.

Новая серия цифр в свою очередь была исправлена в 1961 г., т.к. в них “забыли” включить производство на территориях, оккупированных русской армией в 1939 г. и окончательно приобретенных в 1945 г. (что приблизительно соответствует Латвии, Литве, Эстонии, Молдавии, Западной Украине и Западной Белоруссии). Беря 1913 г. за 100, индекс для 1940 г. был 852 (старая серия) и 769 (новая серия). Новая серия до сих пор используется в официальном ежегоднике. Индекс 1974 г. был 12200 и поднялся до 13000 по цифрам, опубликованным в русской прессе. (“Экономическая газета” №6, февраль 1976 г.) Но ежегодник сохраняет молчание о индексах довоенного промышленного производства. Никаких цифр не дается для целого периода 1913-1940 гг.

Это падение полностью подтверждает прогноз, сделанный в работах нашей партии 20 лет назад (13), когда, с целью разоблачить лживый сталинский тезис, что высокие темпы роста – это доказательство существования «социализма», мы показали, что высокие темпы роста характеризуют все формы капитализма в период их юности, и что их сокращение – это неизбежный исторический закон стареющего капитализма. Русский капитализм – не исключение. Начав с очень низкого уровня, усугубленного опустошениями гражданской войны, было естественным для промышленности иметь высокие темпы роста, еще более ускоренные (как и в большинстве молодых капитализмов, например, в Японии) толчком, данным государством в его роли централизатора капиталов. Сталинский период накопления был периодом формирования реального внутреннего рынка, превращения до тех пор преобладавшей докапиталистической структуры, где рабочий класс составлял только небольшую долю населения (10% в 1913 г. против 76% крестьянства) в полностью капиталистическую экономику, и, наконец, экстенсивного накопления, создавшего промышленность, соответствовавшую нуждам внутреннего рынка. Общее число промышленных рабочих выросло с 3,9 млн. в 1913 г. до 12,2 млн. в 1950 г. и более чем 27 млн. в 1975 г. – почти в 7 раз по сравнению с дореволюционным периодом. Количество предприятий обрабатывающей промышленности, нанимающих больше 100 рабочих, выросло с 2805 в 1911 г. (1645 тыс. рабочих) до 11591 в 1933 г. (4,5 млн. рабочих) и до более чем 26 тыс. в 1968 г. (около 19 млн. рабочих) (14) – десятикратное увеличение и предприятий и рабочих. Эти цифры иллюстрируют пробуждение и расцвет молодого капитализма, непрерывное создание новых предприятий, экстенсивное накопление абсолютной прибавочной стоимости, по мере того, как он как он поглощает в горниле промышленности резервы рабочих рук, вышедших из русской деревни. Это экстенсивное накопление продолжалось и в послевоенное время. (15) За 1950-1970 гг. количество промышленных рабочих более чем удвоилось (в США в это же время выросло чуть больше, чем на четверть). Но скорость накопления постепенно снижалась, и одновременно замедлялся рост рабочего класса. Русское деревенское население сильно сократилось после революции, но все же оно составляет в 1975 г. около 25% активного населения: значительная пропорция (во Франции эта цифра была достигнута в середине 50-х, а в США – к 1925г.), показывающая, до какой степени русская экономика и промышленность влачат на себе тяжесть отсталого сельского хозяйства. Это многочисленное сельское население остается на земле из-за относительно примитивной агрикультуры и отсталости колхозной системы. Приток рабочей силы, вскармливавший промышленный рост, теперь иссякает. Как показывает Таблица 9, количество промышленных рабочих, которое ежегодно росло на 4-5% в 50-е гг., по 10 пятилетнему плану должно расти меньше, чем на 1% в год.

Таблица 9. Промышленные рабочие и производительность труда.


Все еще не имея сил решить проблему отсталой аграрной структуры, русский капитализм хочет, словами буржуазной политэкономии, “развить последние резервы производительности”, существующие в промышленности. Это означает переход от экстенсивного накопления на основе абсолютной прибавочной стоимости к интенсивному накоплению, ищущему увеличения производительности уже существующих единиц путем замещения рабочих машинами и в целом реорганизации производственного процесса в целях увеличения производительности и интенсивности труда, т.е. стремящемуся к увеличению относительной прибавочной стоимости. Это те меры концентрации и реорганизации, о которых мы уже говорили: эксперимент с увольнениями в Щекино и постоянные призывы русских менеджеров и профсоюзов к большей производительности и дисциплине труда.

Если социалистическое общество будет использовать увеличение производительности труда, чтобы облегчить производственные усилия людей, в России, напротив, интенсификация труда необходима для большей производительности во имя процветания предприятий и блага национальной экономики. Призыв к большей эксплуатации – вот настоящий лейтмотив каждого плана.

“План предусматривает ускорение темпов роста производительности труда благодаря широкому внедрению научных и технических открытий в производство, большей специализации производства, научной организации труда повышению квалификации и усилению экономических стимулов… Механизация вспомогательных работ, соблюдение регулярного ритма производства, улучшение трудовой дисциплины, уничтожение простоев рабочей силы составляют важные источники скрытых резервов национальной экономики”. (Косыгин. Речь на XXIII съезде КПСС).

“Поднятие эффективности производства, сокращение издержек и увеличение производительности труда – этим путем мы должны добиваться увеличения прибылей … На предприятиях, перешедших к новой системе, стало правилом платить, как материальный стимул, ежегодную премию за стаж, дисциплину и качество работы. Опыт учит нас, что эта форма поощрения ведет к росту производительности труда, уменьшению текучести рабочей силы и усилению трудовой дисциплины”. (Косыгин. Речь на XXIV съезде КПСС).

“Разумеется, особое внимание нужно уделять росту производительности труда … На существующих предприятиях, как общее правило, производство должно увеличиваться без увеличения рабочей силы и даже при ее сокращении. Но не менее важно решительно улучшить организацию труда, упразднить простои  и усилить трудовую дисциплину. (Косыгин. Речь на XXV съезде КПСС).

“В свете вышесказанного особо нетерпимые недостатки – это простой, непостоянство темпов работы, отсутствие трудовой и технологической дисциплины и большая текучесть персонала на предприятиях”. (Брежнев. Речь на XXV съезде КПСС). (16)

Как мы уже отмечали, промышленная реорганизация стремится в то же время улучшить конкурентоспособность русской промышленности на мировом рынке. Но это предполагает, что Россия преодолеет хотя бы частично свою технологическую отсталость сравнительно с капитализмом передового Запада: отсюда массированный импорт современного оборудования (часто в форме целых фабрик). Он, вместе с импортом зерна сильно давит на русский торговый баланс (в 1975 г. торговый дефицит в отношениях с развитыми капиталистическими странами составлял, по официальным данным, 1,8 млрд. руб.) (17) и делает необходимыми большие займы на Западе.

Такой ценой, в конце концов, оплачиваемой лишениями русского пролетариата, промышленность делает свои предприятия конкурентоспособными и увеличивает их экспорт:

“Одна из наших важных задач сделать более эффективными наши внешнеторговые отношения. Для этого мы собираемся регулярно повышать экспортный потенциал страны, как в новых изделиях, так и в традиционных товарах… Министерства и ведомства должны принять систематические меры по увеличению производства и тем самым улучшить качество и конкурентоспособность нашего экспорта. Внешняя торговля становится важной частью нашей экономики, поднимается вопрос организации, в некоторых случаях, предприятий, специализирующихся на экспорте, с целью удовлетворить специфические нужды внешних рынков”. (Косыгин. Речь на XXV съезде КПСС). (18)

Что означает эта программа для рабочего класса, очевидно. Прославленная конкурентоспособность товаров есть ни что иное, как экономическая война соперничающих капиталистов. За товарами скрываются пролетарии всех стран, принужденные конкурировать друг с другом на каторге наемного труда и эксплуатации ради прибылей соответствующих капиталов, желающих не “удовлетворить специфические нужды мирового рынка”, перенасыщенного товарами, но присвоить как можно больше прибавочной стоимости, захватив большую часть рынка за счет своих конкурентов. Чем острее станет экономическая война (а участие России может только усугубить ее), тем сильнее безжалостные законы капитализма сдавят рабочий класс. Это означает, как на Востоке, так и на Западе, “реструктуризацию” и увольнения, конец простоям и “недорабатывающим” рабочим, поощрение конкуренции между рабочими за премии и надбавки, увеличение интенсивности труда и истощения пролетариев, словом, большую эксплуатацию пролетариата.

Последствия столь явно капиталистической программы не заканчиваются этим. Растущая интеграция России в мировой рынок предполагает в краткосрочной перспективе новые финансовые и торговые рынки для крупнейших западных капиталистов. Но помощь в модернизации русской промышленности означает вооружение нового конкурента. В итоге полное участие России в мировой экономике подразумевает появление нового поставщика товаров на рынок, уже переполненный товарами, и может кончиться только усилением мирового капиталистического кризиса. И наоборот, чем более главные русские отрасли взаимодействуют с мировым рынком, чем больше русская промышленность в целом становится зависимой от международного обмена, тем больше мировой капиталистический кризис владычествует и над русской экономикой.

Вот почему наш вывод остается таким же, как и 20 лет назад:

“Лишь только Железный Занавес трансформируется международной конкуренцией в простую паутину, всеобщий торговый кризис поразит в сердце молодую русскую промышленность. Вот чему послужит объединение рынков и свободная циркуляция крови в капиталистическом монстре! Но те, кто совершит это объединение, объединят также и революцию, чей всемирный час сможет прийти после кризиса второго межвоенного антракта и до вспышки 3-й мировой войны”. (19)

Примечания.

(1)    См. наши работы: “Struttura economica e sociale della Russia d’oggi” “Russia e rivoluzione nella teoria marxista”, “Bilan d’une revolution”, “Dialogue avec Staline”, “Dialogue avec les morts”. («Социально-экономическая структура сегодняшней России», «Россия и революция в марксистской теории», «Итоги революции», «Диалог со Сталиным», «Диалог с мертвыми»).

(2)    Доклад Косыгина на XXIV съезде КПСС (“Правда”, 7.04.1971). Цифра 50%, сверх того, используется в официальном русском статистическом ежегоднике “Народное хозяйство СССР”.

(3)    Речь Брежнева на XXV съезде КПСС. «Правда», 25.02. 1976.

(4)     “Анти-Дюринг”, ч.3, гл.2. Вопрос далек от того, чтобы иметь чисто академический характер, т.к. диктатура пролетариата должна будет столкнуться с задачей экономического планирования сначала в рамках рыночной структуры, с целью начать разрушение рыночных отношений.

(5)    “Народное хозяйство СССР”, М., 1973. Если сюда добавить 300 тыс. вспомогательных предприятий и фабрик (“СССР в цифрах”, М., 1974), мы получим около 350 тыс. производственных единиц или предприятий.

(6)    “Fortune”, май 1974. Заметим, что это сравнение касается лишь соответствующей доли промышленного производства и игнорирует абсолютные уровни. Если мы приблизительно оценим общую стоимость американской промышленной продукции в 1973 г. в 2 раза больше русской, мы придем к выводу, что 50 корпораций США производят столько же, сколько 5300 крупнейших русских предприятий. Сравнение – оно относится только к размерам – много говорит о количественной и качественной пропасти, разделяющей 2 экономики, как и о страданиях, которые будет стоить России ее полная интеграция в мировой рынок. Для дальнейшей иллюстрации этого вопроса укажем, что во Франции в 1970 г. 63% промышленного производства осуществлялось примерно 1300 фирмами (Economie et statistique, №53, февраль 1974), в Германии в 1972 г. 63% – 1667 фирмами (Statistisches jarbuch fiir dte BRD, 1975), наконец, в Англии в 1970 г. 50% – 100 фирмами (Financial Times, 19 апреля, 1972).

(7)    “L’expansion “, Октябрь 1975.

(8)    Резолюция ЦК КПСС и Совета Министров – “Правда”, 3.04.1973 (наш курсив).

(9)    Там же.

(10)«СССР в цифрах», М., 1974.

(11)Резолюция ЦК КПСС, там же.

(12)Когда мы говорим о “бюрократических препонах”, мы не создаем из этого теории, как троцкисты, но констатируем факт. Эти препоны “свободному” функционированию предприятий существуют – в больших или меньших размерах – во всех капиталистических странах. Мы должны только прислушаться к директору любой американской или английской фирмы, жалующемуся на принуждения и ограничения, которым он подвержен из-за налогов, вопросов общественной безопасности, контроля всех видов за оптовыми и розничными ценами – и все это исходит от государства, принадлежащего его собственному классу! Дисциплина налагается – в ограниченных пределах, конечно, – на индивидуального капиталиста только затем, чтобы он лучше служил всему классу. Бюрократия не имеет собственной динамики (зато могущественную инерцию).

(13)См. нашу работу «Диалог с мертвыми».

(14)Цифры взяты из “СССР и зарубежные страны после победы Великой Октябрьской революции”, М., 1970. Мы используем этот источник, т.к. он дает статистически последовательные цифры. Содержащиеся в “Народном хозяйстве СССР” не дают связной картины эволюции общего числа промышленных предприятий. Заметим, что этот ежегодник за 1955 г. дает для 1954 г. астрономическую цифру – абсолютно бессмысленную для якобы социалистической экономики – 212 тыс. промышленных государственных предприятий, к которым добавлено 114 тыс. мастерских и других промышленных предприятий и ремесленных кооперативов, 28 тыс. потребительских кооперативных производственных единиц и около 400 тыс. колхозных предприятий и мастерских (кузницы, мельницы и т.д.).

(15) Чтобы проиллюстрировать это, процитируем речь Хрущева на 21 съезде: “Мы должны построить или достроить в ближайшие 7 лет более 140 крупных химических предприятий и реконструировать более 130” (“Правда”, 8.02.1959). Отбросив похвальбу, эта речь показывает:

а). Что эти предприятия не такие “крупные”, как внушает нам Хрущев, т.к. бессмысленно претендовать, что 140 “крупных” (в западном смысле) предприятий можно построить за 7 лет.

б). Что преследуемая цель – это создание химической промышленности.

(16) “Правда”, 10.04.1966; 7.04.1971; 2.03.1976; 25.03.1976 (наш курсив). Проповедей такого рода можно насчитать сотни. Последняя цитата из речи Косыгина дает нам понятие о “социалистическом гуманизме”, прославляемом им.

“Роль социальных факторов в развитии производства и подъеме его эффективности станет еще важнее в течение ближайших 5 лет. Уровень квалификации управленцев, атмосфера творческой работы, хороший социально-психологический климат в коллективе, забота об условиях жизни рабочих, создание культурных и спортивных возможностей на предприятиях – это некоторые из вещей, которые делают жизнь человека более интересной и содержательной и положительно влияют на результаты производства”. (“Правда”, 2.03.1976, наш курсив).

(17) “Financial Times”, 10 марта 1976.

(18) «Правда», 2 марта 1976.

(19) «Диалог с мертвыми», стр. 146.

Взято отсюда: http://pcint.org/08_Russe/textes/1976_Mythe-plan-soc-Ru.htm

Наша группа

Разделы

    (36) (23) (22) (19) (19) (19) (18) (17) (17) (17) (14) (13) (13) (13) (12) (12) (10) (10) (8) (7) (6) (6) (6) (6) (6) (5) (5) (5) (5) (5) (4) (4) (4) (4) (4) (4) (4) (3) (3) (3) (3) (3) (3) (3) (3) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (2) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1) (1)